Евгений Липкович. ПУТЬ ВОИНА. Проблема выбора    

Евгений Липкович. Родился в 1958 году в Минске. Закончил физико-математическую школу, учился в БПИ. С тридцати лет не работает на государство. Женат, любит жену и дочь. Не любит телевидение и другим не советует.

ПРОБЛЕМА ВЫБОРА. Она преследует с момента, когда я победил остальные сперматозоиды. Мою национальность выбрали до меня, и в момент зачатия пришлось лишь определиться, кем стать: мужчиной или женщиной. Даже родной язык выбирать не пришлось. Его выбрали заранее: прадед родился под Варшавой, бабка — в Харбине, отец — в Минске. В выборе школы я тоже не участвовал: стандартная коробка во дворе, измученные учителя, ежедневно отбывающие свой сорокапятиминутный срок, одноклассники из обыкновенных семей (трешка до зарплаты и салат оливье на новый год).

Скучные бетонные коробки, крохотные клетки с одинаковыми запахами из кухонь, сигареты без фильтра, очереди за мандаринами и в пункт приёма стеклотары…

Но я довольно быстро перерос сверстников, и после серии драк моим родителям настоятельно рекомендовали подыскать для меня другое учебное заведение. И вот он — выбор, в результате которого я окончил физико-математическую школу и попытался отправиться на строительство Байкало-Амурской магистрали. Меня остановили медицинские противопоказания: либо инфаркт у отца, либо «Новинки» у матери.

В ВУЗе учили лженаукам. «Технология машиностроения», «Марскистско-ленинская эстетика», «Теоретические основы кибернетики» и «Научный коммунизм». Я познал три источника и три составные части марксизма, выяснил, «кто такие друзья народа и как они борются с социал-демократами», испил до дна чашу «Антидюринга».

— А почему в Америке сто сортов колбасы, а у нас — один? – как-то спросил я преподавателя.

— Зачем вам проблема выбора? – ответил кандидат философских наук, доверительно кладя руку мне на плечо.

Вселенная заиграла новыми оттенками черного.

— Зачем? – отозвалось в моей голове.

Звезды вспыхивали и гасли.

Внутренний голос подсказал:

— Меньше знаешь — крепче спишь.

— Зачем? – не унимался я.

— Темнота понижает сопротивление, — продолжил внутренний голос.

— Зачем… — спросил я уже не так уверенно.

— Консерватор – это либерал, которому только что дали в морду, — добил внутренний голос.

— Заче… — попытался я из последних сил. Но воздух вышел, и пришлось менять специальность.

Рабочие думали совсем не так, как их описывали классики и идеологи. Выбор колебался между портвейном и вермутом. На собраниях единогласно поднимали руки, осуждая американскую агрессию, германский реваншизм и израильскую военщину.

На следующий день после получки бригадир мечтал вывести человека из пробирки — государственника, которого воспитали бы, исключив пагубное влияние родителей.

Мне было скучно, но легко. Домино, шашки, комплексные обеды, демонстрации, субботники, сельскохозяйственная барщина, секс во вторую смену.

Дискомфорт наступал, когда собрания проводились после работы. Люди волновались, нервничали, выкрикивали с мест, то и дело поглядывали на часы. Уходили недовольные, хмурые, в очередях толкались, вели себя вызывающе, на замечания сотрудников милиции не реагировали…

Так продолжалось несколько лет, пока череда естественных смертей не поставила перед выбором всю страну. Проголосовали, как обычно. В результате исчезла водка, следом за ней – единственный сорт колбасы, ну, а потом развалилась и сама шестая часть суши.

Выбор закрепили в Беловежской пуще, и я проснулся в новой стране.

Утром ничего не изменилось – те же соседи, тот же пахнущий мочой подъезд, те же фиолетовые лица перед вино-водочным отделом, одутловатые морды министров…

Появились новые деньги, рестораны, автомобили, банки, посольства, парламентские фракции и оргпреступность.

На первых президентских выборах голосовали как обычно. Только в этот раз не «за», а «против».

Вот тогда я понял, что кандидат философских наук был прав, что жить без выбора проще. Даже монументальнее, если особо не привередничать.

Страна – это стена из губернаторов, вице-премьеров, прокуроров, контролёров, членов избиркомов и сотрудников аппарата, бюджетников, профсоюзников, сотрудников МИДа, министерства культуры и информации.

Страна – это трубопроводы, агрогородки, пограничные части и следственные изоляторы.

Страна – это армия, авиация, «краповые береты» и кинологический центр.

Страна – это школы, санатории, театры, дачи, заправки и блеклое телевидение.

Часть меня недоуменно пожимает плечами.

— Раз в день — борщ, для культуры — Чергинец, для недовольных — ОМОН, остальным – селекторное совещание.

— Всякая власть от бога, — тут же успокаивает внутренний голос. — Всё, что ни делается, – к лучшему…

— Страна – это когда «подавляющее большинство» понимает исключительно как «подавляющее», – часть меня продолжила вяло сопротивляться. — Двухпалатный парламент, Конституционный суд — зачем это все?

Сверхновая вспыхнула и погасла.

— Зачем мучительный выбор между конституционной монархией и абсолютной… Зачем?