Вечность Валерия Ободзинского
24 января 1942 года родился Валерий Ободзинский, культовый советский эстрадный певец.
Валерий Ободзинский — единственный певец советской эстрады, который пел голосом молодого человека своей эпохи так проникновенно, что мы и по сей день, давно распрощавшись с молодостью, ощущаем холодок тоски по чему-то неизъяснимому, которое каждому дано и у каждого будет отнято.
Два фильма про инопланетян показали советскому зрителю почти одновременно. Первый — «Эта весёлая планета» о приключениях пришельцев в новогоднюю ночь, второй — «Молчание доктора Ивенса», проникнутый духом обречённости, с неминуемой гибелью героев где-то на Западе. Время от времени там всплывает песня — призрачный голос за кадром (громкость не велика) поёт по-английски, сопровождая появление и исчезновение инопланетных призраков в интерьерах искусственной «заграницы». В кинозале шептались: «Ободзинский?» Похоже на Ободзинского… Недавно он так блистательно исполнил песню (в оригинале её поёт Хосе Фелисиано) из вестерна «Золото Маккенны», что люди специально ходили в кино, чтобы её послушать, даже записать на портативный «маг». Может быть, теперь ему разрешили запеть по-английски для правдоподобия?
«Молчание доктора Ивенса» в данном случае символично. Похоже на Ободзинского. Но спросить не у кого. Имя в титрах не указано. Почему-то о самом интересном спросить не у кого. Вся надежда на интуицию.
«Слова наши, а в припеве зачем-то «О, гё-о-о-ол», — недоумевали придирчивые граждане, слушая, как поёт Ободзинский известную песню Beatles. И действительно, только очень наивный человек не обратит внимания на эту странность: текст русский, а в припеве английское слово.
Стоит отметить, что по замыслу «Girl» — это пародия на жестокую портовую балладу о несчастной любви. Но простодушный слушатель, принимая её пафос за чистую монету, готов, сглатывая слезу, подвывать: «Гё-о-о-ол». К разряду таких песен «с двойным дном» можно смело отнести «Падает снег» Адамо, «Дилайлу» Тома Джонса, «Oh, Darling» и даже в какой-то мере «Yesterday» Маккартни, их объединяет некоторая романсировка, говоря казённым языком — цыганщина, но она преподнесена с безупречным вкусом.
Простодушие невосстановимо. Валерий Ободзинский — единственный певец советской эстрады, который пел голосом молодого человека своей эпохи так проникновенно, что мы и по сей день, давно распрощавшись с молодостью, ощущаем холодок тоски по чему-то неизъяснимому, которое каждому дано и у каждого будет отнято.
На Западе так могли петь Колин Бланстоун (вокалист бит-группы The Zombies), ранний Сальваторе Адамо, ранний Джанни Моранди. Эти имена приходят в голову, если Ободзинского слушает человек сведущий, готовый к смелым аналогиям.
Передача эмоций юного существа с ограниченным лексиконом требует виртуозного владения оттенками, намёками и недомолвками. Тексты Онегина Гаджикасимова были по-западному скупы, даже примитивны. Он излагал незрелые чувства незрелым языком незрелого человека, но в устах Ободзинского каждое слово, каждый образ обретали ёмкость и вес: «…ты поймёшь, конечно, всё, что я сказать хотел! Сказать хотел — но не сумел…»
Нигде и никогда отечественный барокко-поп не возвышался до мировых стандартов (а возможно, и превосходил их), кроме как в «Восточной песне». Неповторимое, ювелирное творение своей эпохи до сих пор нельзя ни постичь, ни скопировать полностью. «Обжигает, но чуть-чуть…» Неподдельная экзотика должна обжигать, но чуть-чуть, считал Иннокентий Анненский.
Даже из такой сугубо британской пьесы, как «Последний вальс», Ободзинский сумел сделать нечто своё, отвергнув зычную помпезность Энгельберта Хампердинка (песня была написана специально для него). В результате вместо ироничных воспоминаний некого джентльмена о первой любви нам слышится тревога за хрупкий и не вечный подарок переменчивых звёзд, то есть судьбы.
«Последний вальс» — последняя песня на первом большом диске Валерия Ободзинского. Эту версию затмевает масса других, более дерзких и ярких номеров, но и 40 лет спустя она хранит калейдоскоп эмоций и образов. Которые хочется познавать и запоминать.
«Есть на земле в сто раз меня смелей разных парней, других парней», которые никогда не осмелятся запеть о своей нерешительности, о тревожном ожидании у дверей. Некоторые будут молчать всю жизнь, изводя себя вопросом: «Что изменилось — мы или мир?»
Ободзинский поёт от имени робких, но последовательных романтиков, тех, кто не решается нажать кнопку звонка, но верен себе.
Врата тишины распахнулись перед ним, когда большинству было неизвестно, жив ли он или мёртв. «Палестинское танго» Вертинского, одна из последних записей, аранжирована бедно и скверно. Только голос звучит с прежней силой, опровергая сомнения и страх. Он будет звучать всегда.
Георгий Осипов
В моём столе лежит давно
Под стопкой книг письмо одно.
И, может быть, не первый год
В одном из тихих переулков
Его с надеждой кто-то ждёт.
И, может быть, не первый год
В одном из тихих переулков
Его с надеждой кто-то ждёт.
Другой бы взял давным-давно
И написал тебе письмо.
И, может быть, ему в ответ
На третий день или четвёртый
Принёс бы почтальон конверт.
И, может быть, ему в ответ
На третий день или четвёртый
Принёс бы почтальон конверт...